Факты истории Увельского района

Удивительно, как разносторонне раскрывают протоколы партийных чисток жизнь в селе. Благодаря этим документам, мы можем видеть и быт крестьян, и их взаимоотношения с властью, с односельчанами, каковы были сложности и противоречия жизни в селе. Видно отношение крестьянства к Советской власти, как в первый период после революции 1917 года, так и спустя 10 – 15 лет после неё. Видно и то, выполнили ли большевики свои обещания («Земля – крестьянам!») – дали или нет всё то, что обещали. А может, забрали последнее? Остановимся на вопросе хозяйственной жизни крестьян, отчётливо просматриваемой в партийных документах, подробнее.

Главное дело жизни крестьян – земледелие. Всё, что нужно было государству (во все времена, и в советские тоже) от крестьянина, – это продукты его хозяйственной деятельности,  прежде всего – хлеб. И страна накормлена, и за экспорт выручка идёт (ведь другая продукция, производимая в России, не пользовалась особым спросом на международном рынке). Первая половина ХХ века стала временем масштабных экспериментов над российскими крестьянами. Это и столыпинские реформы, и «военный коммунизм», приведший в итоге к голоду 1921 – 1922 гг. Затем последовали НЭП и коллективизация. Новая власть искала оптимальные для себя взаимоотношения с крестьянством, поэтому смело экспериментировала.

Благодаря НЭПу, объявленному в 20-е гг., многие крестьяне смогли заняться прибыльным для себя делом, улучшить своё экономическое положение. Уже к 1925 году крестьяне Урала смогли преодолеть кризисную ситуацию и по количеству заготовленного хлеба выйти на 3-е место в стране, уступая только Украине и Юго-Западному району СССР. А в 1927 г. валовой сбор зерновых в Уральской области был в 6 раз больше, чем в 1922 г., поголовье скота увеличилось почти в 3 раза. И это при том, что основу производства составляли индивидуальные хозяйства, а продукция колхозов составляла всего 0,6 % [19; стр. 315].

Удивительно, но, судя по документам ОГАЧО, даже те, кто, в 30-е гг. станет активными большевиками, борцами против кулачества, в годы НЭПа имели крепкое хозяйство, а некоторые даже держали у себя батраков. Основным «богатством» нэповских крестьян были коровы, лошади, овцы и некоторые подручные средства: сеялки, лобогрейки, веялки, просорушки и др. [Ф. 229 Оп. 1 Д. 119, 122]. В 1927 г. в Троицком округе 9 членов партии и 2 кандидата были лишены избирательного права по разным причинам: за использование наёмной рабочей силы, за «эксплоатацию на кобальных условиях своих машин», «за занятие скупкой пуха» и его переработкой, а также как бывшие агенты полиции (2 человека). «Может ли быть этот факт совместимым со званием члена партии?» – спрашивается в документе. Ответ очевиден.

Ещё несколько примеров: отец коммуниста Амбурцева Е.С. в 1918 году имел 2 лошади, 3 коровы, 7 овец, лобогрейку. Сам же Егор Степанович, к 1924 году, завёл себе хозяйство и держал батрака – 10-летнего мальчика, исполняющего работу пастуха. К 1925 году хозяйство коммуниста насчитывало, со слов односельчан, 5 лошадей, 3 – 4 коровы, 10 овец. Предприимчивый Егор Степанович в 1929 г., дабы не быть раскулаченным, вступил в коммуну им. Ленина, и как утверждала кандидат партии Степанова: Амбурцев «…обрисовал себя бедняком» при вступлении [Ф. 229 Оп. 1 Д. 126 Л. 127 – 129].

У Конева С.Ф. на 1911 год хозяйство состояло из 5 лошадей и двух коров, как бы это странно ни звучало, но к счастью, из-за голода, у него осталось только две коровы [Ф. 229 Оп. 1 Д. 122 Л. 235 – 238]. Сохрани он и приумножь добро, и тогда он вполне мог оказаться в списке раскулаченных в 30-е годы.

Многие, видя, как происходит раскулачивание, «добровольно» вступали в колхозы. Со слезами на глазах, отдавая всё, что нажили своим трудом. Кто-то в отчаянье перед вступлением в коллектив резал скот. Как, например, Бабкин Н.Г. Он резал свой скот и продавал мясо, кроме того, сохранив «нэпмановские привычки», как обозначили это односельчане, покупал бычков и перепродавал их, за что был объявлен партией спекулянтом и вычищен, «как враждебный элемент обманным путём пробравшийся в Партию…» [Ф. 229 Оп. 1 Д. 123 Л. 132 об.]. 

Интересные сведения о создании коммун приводит в своих воспоминаниях С.Н. Данетов, являвшийся одним из непосредственных участников этого процесса [6]. В январе 1929 г. он вынужден был прервать своё обучение в Троицкой профессиональной технической школе «из-за крайне-плохих материальных условий» и вернулся в родное село Половинку, «в надежде поработать, одеться и вновь продолжать последний курс обучения». Так как работы подходящей для него не нашлось, он отправился в РК ВЛКСМ с вопросом «как определить оказавшихся в затруднительном положении вчерашних батраков». Было принято решение создать коммуну с символичным названием «Батрак» (с использованием опыта коммуны «Увелька», созданной в этом же селе ещё в 1920 г. – первой коммуны района). Земли для обработки в округе хватало. Возникшую проблему с инвентарём решили быстро: обратились в РК ВКП(б) и получили разрешение на пользование конфискованным у кулаков имуществом. Для этого весной 1929 г. отправились по соседним деревням (видимо, более зажиточным, чем Половинка), откуда пригнали скот и привезли сельскохозяйственный инвентарь. Любопытная деталь видна в записях С.Н. Данетова – в соседних населённых пунктах кулацкое имущество отдавать не хотели, самим могло сгодиться! Но решение было найдено быстро – имущество могли им оставить, если бы жители этих деревень у себя организовали коммуну. Для этого собрали местных жителей: «С 3-х часов дня и до часу ночи всё обсуждали этот вопрос. Но ни один человек не проявил желания вступить в коммуну».

«Управившись с изъятием» и вернувшись в родные места, коммунары стали «благоустраивать» свой быт – соорудили огромный шалаш, в котором прожили с весны до осени 1929 г. затем соорудили маломальские дома. Нам сейчас сложно представить все «прелести» того быта, но коммунары, по воспоминаниям Данетова, были довольны. Не можем не привести в качестве подтверждения того ещё одну цитату: «…председатель вручил мне 2 метра красного материала на флаг, который утром 1-го мая должен развиваться над нашим жильем. Срубил я ровную жердь метров 5 – 6, выстрогал вечером, а утром перед солнцевосходом алый флаг чуть-чут(ь) колыхался над нашим шалашом возвещая о том, что мы, вчерашние батраки, начинаем новую жизнь, кто не выходил из шалаша и всяк смотрел на колыхающий флаг в лучах восходящего солнца и думал: «Вот и мы дожили до новой свободной жизни!»

Как поэтически воспринимали некоторые представители бедноты новые условия жизни. Наверное, благодаря тому, что в коммуну «Батрак» вошли люди молодые, работящие и относительно образованные (автора воспоминаний можно, без сомнения, отнести к таковым), для них новый строй показался верным способом вырваться из нужды.

В целом же, крестьяне к коллективизации относились с большим недоверием, поэтому в первые годы после объявления курса на коллективизацию, процент вступивших в колхозы, был невелик. На 1 октября 1929 г. колхозами являлись только 7, 3 % уральских хозяйств [21; стр.348]. Однако, власть, видя, что крестьянин по-хорошему не хочет идти в колхоз, стала его туда загонять различными методами давления. Единоличников душили высокими налогами, тем самым быстро разоряя, а колхозникам, наоборот, предоставляли льготы. Раскулачивание и выселение – это устрашение для остальных. В итоге к 1 марта 1930 г. на Урале насчитывалось уже 66,8 % коллективизированных хозяйств. Затем, как и везде в стране, после статьи Сталина «Головокружение от успехов», начался массовый выход из колхозов.

Интересный факт проявился через изученные нами протоколы партийных чисток – оказывается 80 % коммунистов не состояли в колхозах, или успели войти туда и выйти по разным причинам. Например, один из колхозников, проходящих чистку на вопрос «Состоите – ли в колхозе», ответил: «Нет. Раньше состоял, но колхоз распался потому, что кредитное Товарищество взяло за отпущенные машины 65 % стоимости сразу, а у нас не было чем платить» [Ф.229. Оп.1. Д. 119. Л. 6]. Или другой пример: «Почему семья вышла из колхоза. – Потому, что у них в 23 году получился разлад (семейный – авт), а, затем не понимали и недооценивали колхозы» [Ф.229. Оп.1. Д. 119. Л. 78 об.].

С ситуацией власть справилась только к концу 1930-х гг., когда на Урале процент колхозов составил 95,8 % [21; стр. 348]. На землях рассматриваемого нами Увельского района в 1935 г. на территории 17 сельских советов было образовано 40 колхозов с общим числом колхозников – 11 813 человек. Учитывая, что на 1-е января 1936 г. всего в районе проживало 18 543 человека, мы видим значительность этой цифры [34; стр.18; 49].

Зато «успешно» прошло раскулачивание. За 1930 – 1933 годы в районе были раскулачены 866 крестьян-хозяев. Раскулаченные и их семьи в общем количестве 3 119 человек были выселены из пределов района на спецпоселения в далёкие края северных, мало обжитых районов Пермской, Тюменской, Иркутской, Амурской, Архангельской областей, а также в районы Магадана, Бурятии, Калмыкии, Мордовии, Башкирии, Татарии [33; стр. 46].  В процессе работы нам довелось побеседовать с внучкой раскулаченного Г.И. Дружинина – Валентиной Михайловной, проживающей ныне в пос. Каменском. Семья её деда попала под «более мягкую» категорию раскулаченных, и была выслана в район г. Златоуста (это в пределах области), где они проживали в небольшой землянке в горах. Взрослые занимались «выжиганием угля», а дети сбором ягод, грибов, трав для сдачи их государству [7]. 

Вернёмся к протоколам партийных чисток. В связи с вышесказанным, не удивительно, что «халатность» и «безразличие» приписывали очень многим опрашиваемым на собраниях. А зачем особо «упахиваться»? Работали ведь не на себя. Вышел на работу, получил свою палочку (трудодни в журнале регистрации отмечали палочкой: один трудодень – одна палочка) и жди, когда тебе их посчитают и выделят продуктов. Обратившись к литературе с целью найти какие-то разъяснения о правилах применения этой системы, мы выяснили, что даже в разных  уральских местностях, они были различными. Обязательный минимум трудодней в Пермской и Свердловской областях определялся в 60 дней, в остальных уральских районах, в том числе в изучаемом нами – 80 [21; стр. 348]. Это связано с тем, что Южный Урал со времени его освоения (18 век) в силу природных условий являлся продуктовой базой всего горнозаводского Урала. Увельский район, в свою очередь, традиционно являлся сельскохозяйственным районом Южного Урала.

Крестьяне очень быстро поняли, что с трудоднями шутить не стоит. Правления колхозов могли отбирать приусадебные участки тех, кто не вырабатывал установленного минимума. За тяжелый крестьянский труд предусматривалась, как отмечено в «Истории Урала с древнейших времен до наших дней», выдача 6,8 кг зерна за трудодень [21; стр. 348], поэтому основные потребности удовлетворялись благодаря личным хозяйствам, но они были не у всех. Среди документов ОГАЧО, в «протоколе комиссии по чистке в ячейке коммуны «им. Будённого» Дуванкульского с/совета» читаем в пункте 5 о том, сколько выдано продуктов на трудодни в 1933 году по сравнению с прошлым 1932 годом. В графе о том, сколько выдано зерновых, значится всего 750 гр. за 1932 г. и 515 гр. за 1933 г.! Это означает то, что если крестьянин отработает свои «обязательные» 80 трудодней, то получит на год (!) 60 кг зерна (которое в свою очередь бывало отвратительного качества, иногда прелое). Остальной перечень выдаваемых на трудодни продуктов также не выдерживает никакой критики. А уж денежные выплаты – 10 и 30 копеек вызывают возмущение и гнев! Сотрудники Райкома партии, согласно справочной информации, содержащейся в протоколах чисток, получали  ежемесячно от 50 до 90 рублей, но это зависело от должности. Для сравнения также можно вновь привести пример из воспоминаний сельского учителя С.Н. Данетова, который в середине 30-х годов как заведующий школой получал 95 рублей, а с марта 1936 г. по постановлению ЦК ВКП(б), зарплату увеличили до 300 рублей в месяц, чему он был несказанно рад.

Система начисления трудодней была неимоверно усложнена дробными подсчётами. В том же протоколе читаем, что за «бороньбу 1 гектара» полагается начислить 0,41 трудодня, что «с конюха Ческидова П.И. снято 2 трудодня, а полагалось 1,24 исходя из 25 % скидки с выработки за пятидневку т.е. 4,96 трудо-дня» и т.п. [Ф.229. Оп. 1.Д.130. Л.2]. Учитывая низкий уровень грамотности увельских селян, немудрено было запутаться.

Была ещё одна проблема – лишиться заветной отметки было довольно легко. Например, в Красносёлке за невыход на работу 1 раз снимали трудодень, за 2-ой невыход 2 трудодня, а за 3 снимали 5 трудодней [Ф. 229 Оп. 1 Д. 123 Л. 111 – 112]. В этом же протоколе, Жеребцов Михаил Дмитриевич говорит о причинах невыходов следующее: «Не выходят потому, что у кого денег, у кого нет обуви, кто не выходит на работу тому не выдаём хлеба». «…Допустили наш район до того, что колхозник едет, а телега без колёс» [Ф. 229 Оп. 1 Д. 130 Л. 77]. Вот она – забота Советской власти о крестьянах! Да и они «в долгу» не оставались.